Роман прокляты и убиты краткое содержание. Астафьев. Его роман Прокляты и убиты. Смотреть что такое "Прокляты и убиты" в других словарях

Про́кляты и уби́ты - роман в двух книгах Виктора Астафьева , написанный в 1995 году . Первая книга романа написана в 1990-1992 годах, вторая книга в 1992-1994 годах. Роман является неоконченным, в марте 2000 года писатель заявил о прекращении работы над романом

Название романа взято из его текста: сообщается, что на одной из стихир , имевшейся у сибирских старообрядцев «писано было, что все, кто сеет на земле смуту, войны и братоубийство, будут Богом прокляты и убиты»

С исторической точки зрения в романе весьма правдоподобно описана Великая Отечественная война и исторические события в СССР ей предшествовавшие, процесс подготовки пополнений, быт солдат и офицеров и их взаимоотношения между собой и командирами, собственно боевые действия. Книга написана в том числе на основе личных впечатлений писателя-фронтовика.

Однако, наиболее важными представляются нравственные проблемы, поднятые писателем в романе. Это проблемы взаимоотношений между людьми в условиях войны, конфликта между христианской моралью , патриотизмом и тоталитарным государством , проблемы становления людей, чья юность выпала на тяжелейшие годы. Красной нитью через роман проходит идея о наказании Божием посредством войны советских людей.

Свойственные писателю философские размышления и талантливые описания природы контрастируют в романе с предельно натуралистичными описаниями быта солдат, живыми, нередко просторечными и диалектными диалогами персонажей романа, характеры и судьба которых разнообразны и индивидуальны.

Как указывается в предисловии к одному из изданий романа: «Именно этим романом Астафьев подвел итог своим размышлениям о войне как о „преступлении против разума“».

Первая часть романа удостоена премии «Триумф»

Выпуск:

Чёртова яма

Эпиграфом к первой книге романа служит цитата из Библии :

Если же друг друга угрызаете и съедаете.
Берегитесь, чтобы вы не были
истреблены друг другом.
- Послание к Галатам 5:15

Книга состоит из двух частей. Действие первой книги романа разворачивается близ Бердска поздней осенью 1942 и зимой 1943 годов, в 21-м запасном стрелковом полку. Номер полка и место его дислокации соответствуют реально существовавшим в годы Великой Отечественной войны. . Места дислокации запасного полка сегодня нет, это место затоплено Обским морем

Действие начинается с прибытия осенью 1942 года в запасной полк молодых новобранцев, в основном только что достигших призывного возраста. Состав их самый разнообразный: прибывший с низовьев Оби частью по крови ханси Лёшка Шестаков, старообрядец, силач Коля Рындин, блатной Зеленцов, симулянт Петька Мусиков, своевольный Лёха Булдаков и другие. Позднее к ним присоединились призванные казахи и ещё двое значимых героев романа: Ашот Васконян и Феликс Боярчик. После карантина они попадают в одну роту полка, где их встречает старшина Шпатор, а командование ротой принимает лейтенант Щусь, который также является одним из главных действующих лиц романа. Призывники в массе своей малограмотны, набраны из отдалённых посёлков и деревень, многие имели конфликты с законом.

Первая книга романа повествует о том, как из разношёрстной толпы призывников в тяжелейших условиях складывается вполне боеспособный и в целом сплочённый коллектив. Через многое проходят будущие солдаты: постоянное недоедание, холод, сырость, отсутствие элементарных условий усугубляется конфликтами между призывниками, между призывниками и их командирами, да и между командирами не всё гладко. На глазах у мальчишек командир насмерть забивает опустившегося доходягу, происходит расстрел двух братьев-близнецов, которые по незнанию самовольно оставили временно часть, проводится показательный суд над Зеленцовым. Автор описывает апокалиптическую безысходную картину солдатского быта в тыловых частях, молодых людей, чья жизнь до этого и так «в большинстве была убога, унизительна, нища, состояла из стояния в очередях, получения пайков, талонов да еще из борьбы за урожай, который тут же изымался в пользу общества». Особое место в книге занимают зимние хлебозаготовки, на которые в деревню Осипово была отряжена первая рота. Во время заготовок, где солдатам были обеспечены хорошее питание и уход, серая масса забитых людей преображается, завязываются романы с местными жительницами (для многих первые и последние), и явственно видно, что солдаты - это всего лишь мальчишки.

Линейный сюжет книги перемежается более детальными описаниями довоенной жизни персонажей романа.

Заканчивается первая книга отправкой маршевых рот полка на фронт.

Плацдарм

Эпиграф ко второй книге

Вы слышали, что сказано древним:
«Не убивай. Кто же убьет, подлежит суду».
А Я говорю вам, что всякий, гневающийся
на брата своего напрасно, подлежит суду…
- Евангелие от Матфея 5, 2122

Действие второй книги романа происходит в конце сентября 1943 года и очевидно, начале октября 1943 года на Днепре . Судя по тому, что в книге упоминается воздушно-десантная операция , прообразом плацдарма автору послужил Букринский плацдарм . Воинские части вымышленные.

В начале книги кратко описан боевой путь полка, ушедшего в январе 1943 года из Бердска и действие начинается в момент подготовки части к форсированию Днепра . В предыдущих боях главные герои первой части книги уцелели, и к ним добавились ещё персонажи, многие из числа командиров: командир корпуса Лахонин, заместитель командира артиллерийского полка Зарубин, начальник политотдела дивизии Мусенок и другие. Также в действие введён колоритный сержант Финифатьев, две медицинские сестры и несколько немецких солдат.

Вторая книга представляет собой натуралистичное описание боевых действий в ходе форсирования Днепра , захвата и удержания плацдарма на его берегу в течение семи и «всех последующих» дней. Автор описывает войну предельно подробно и жестоко, явно разграничивая тех, кто на плацдарме (в основном те же мальчишки и ряд командиров), и тех, кто остался на восточном берегу (политотдел, особый отдел, походно-полевые жёны, заградотряды и просто трусы). При этом война описывается как глазами советских солдат, так и отчасти немецких.

Так же, как и в первой части книги, линейный сюжет перемежается описаниями довоенной и уже военной жизни персонажей книги. Однако повествование второй части более динамично в сравнении с первой, что вполне объяснимо: «если в первой книге „Чертова яма“ царят мат и смрад, то во второй части „Плацдарм“ - смерть. Если в первой - похабщина и гнусность солдатской тыловой жизни, то во второй - расплата за содеянное.»

Многие из персонажей книги были убиты или тяжело ранены на плацдарме; относительно некоторых автор оставляет читателя додумывать.

Опять же, вторая книга пересекается с первой тем, что место действия, плацдарм на Днепре так же как и «Чёртову яму», автор отправил под воду, затопив его водохранилищем.

Отзывы

«Книга потрясла меня». Василь Быков
«Разбередили Вы мне всю душу. Прочитал в „Новом мире“ о „Яме“…Всё так, как было. И если у кого-то возникнет хоть капля недоверия к написанному - готов подтвердить это сам». Ю.И. Алабовский, ветеран войны, доктор медицинских наук, профессор.

Издания

Проза войны. Том первый СПб.: Литера, 1993 г. Тираж: 100000 экз. ISBN 5-900490-02-5 (т.1) Книга первая
М.: Вече, 1994 г. Серия: Военный роман Тираж: 100000 экз. ISBN: 5-7141-0072-1 Книга первая
М.: Вече, 1995 г. Серия: Военный роман Тираж: 20000 экз. ISBN: 5-7141-0072-1 Книга вторая
Прокляты и убиты. Плацдарм М.: Вече, 1995 г. Серия: 50-летию Великой Победы посвящается Тираж: 20000 экз. ISBN: 5-7141-0072-1 Книга вторая
Собрание сочинений в 15 томах. Том десятый. Красноярск: Офсет, 1997 г. Тираж: 10000 экз.
Прокляты и убиты М.: Эксмо, 2002 г. Серия: Красная книга русской прозы Тираж: 4000 экз. + 12000 экз. (доп.тираж) ISBN: 5-04-009706-9, 5-699-12053-Х, 978-5-699-12053-6
Прокляты и убиты М.: Эксмо, 2003 г. Тираж: 5100 экз. ISBN: 5-699-04253-9
Прокляты и убиты М.: Эксмо, 2005 г. Серия: Русская классика XX века Тираж: 4100 экз. + 4100 экз. (доп.тираж) ISBN: 5-699-11435-1
Прокляты и убиты М.: Эксмо, 2007 г. Серия: Библиотека всемирной литературы (Эксмо) Тираж: 5000 экз. + 4000 экз. (доп.тираж) ISBN: 978-5-699-20146-4, 5-699-20146-7
Прокляты и убиты М.: Эксмо, 2009 г. Серия: Русская классика Тираж: 4100 экз. ISBN: 978-5-699-33805-4
Прокляты и убиты М.: Эксмо, 2010 г. Серия: К 65-летию Великой Победы Тираж: 4000 экз. ISBN: 978-5-699-40494-0
Прокляты и убиты М.: Эксмо, 2010 г. Серия: Русская классика Тираж: 4000 экз. ISBN: 978-5-699-36702-3

Ссылки

Примечания

Wikimedia Foundation . 2010 .

Смотреть что такое "Прокляты и убиты" в других словарях:

Прокляты и убиты Прокляты и убиты Автор: Виктор Астафьев Жанр: исторический роман Язык оригинала: русский Оформление: Андрей Бондаренко Серия: Красная книга русской прозы … Википедия

Виктор Петрович Астафьев Дата рождения: 1 мая 1924(1924 05 01) Место рождения: Овсянка, Красноярский уезд … Википедия

Виктор Петрович (1924, с. Овсянка Красноярского кр. – 2001, Красноярский Академгородок), русский прозаик. Рано потерял мать, воспитывался в детском доме, окончил ремесленное училище. Осенью 1942 г. добровольцем ушёл на фронт, был тяжело ранен.… … Литературная энциклопедия

- (1924 2001), русский писатель, Герой Социалистического Труда (1989). В психологических повестях и романах о войне и современной сибирской деревне «Кража» (1966), «Пастух и пастушка» (1971), «Царь рыба» (1976; Государственная премия СССР, 1978), в … Энциклопедический словарь

Виктор Петрович Астафьев

«Прокляты и убиты»

Краткое изложение

Прокляты и убиты (1995) - роман Виктора Астафьева из 2-х книг: «Чертовая яма», которая написана в 1990-1992 гг., и «Плацдарм», созданный в 1992-1994 гг. Первая книга имеет 2 части, сюжет которых разворачивается в 21-м запасном стрелковом полку недалеко от станции Бердск с осени 1942 года по зиму 1943. Действие начинается с прибытия в тренировочную часть молодых солдат, разных по характеру и происхождению: полу-ханта Лешки Шестакова, комбайнера Васи Шевелева, старообрядца Коли Рындина, блатного арестанта Зеленцова, детдомовцев Гришки Хохлака и Фефелова, своенравного Лехи Булдакова и других. Позже в их полк прибыло пополнение из Казахстана. К новобранцам присоединились также Феликс Боярчик и Ашот Васконян. Все они попадают в одну роту после карантина под командование лейтенанта Щуся. Старшина Шпатор, служивший еще со времен царя, встречает новобранцев, среди которых большинство необразованных выходцев из дальних деревень и селений, а некоторые из них имеют проблемы с законом. Параллельно с происходящими событиями рассказываются истории довоенной жизни ребят. Сложные условия способствуют сплоченности разношерстных призывников в дружный коллектив, готовый к боевым действиям. Новобранцы преодолевают многие трудности: холод, сырость, голод, конфликты среди ребят и с командирами, между которыми также появляются противоречия. Бытовые условия в тренировочной базе напоминали тюремные. На глазах будущих солдат происходит несколько страшных событий: командир роты забивает ногами до смерти мальчишку, обессиленного от голода, расстреливают двух братьев, ушедших за едой в самоволку, судят Зеленцова. Первую роту направили в деревню Осипово для помощи местным жителям, где солдаты попали в нормальные условия с хорошей пищей. Появление молодых ребят преображает жизнь селения, завязываются любовные романы. Но вскоре солдат отправляют на фронт.

Вторая книга «Плацдарм» повествует о событиях на Днепре с сентября по октябрь 1943 года. Вначале кратко описывается путь молодых солдат, который они преодолели из Бердска до Днепра. По дороге они участвовали в боях, все главные герои остались в живых, пополнив свою команду несколькими командирами: Лахониным, Зарубиным, Мусенком и другими. Внимание привлекают и второстепенные персонажи: сержант Финифатьев, две медсестры и немецкие военнослужащие. Описываются боевые действия по форсированию и удержанию Днепра. Солдаты должны были захватить и закрепиться на Великокриницком плацдарме семь, а может и больше, дней для отвлечения внимания противника. Ситуация видится совсем по-разному непосредственными участниками, которыми являются герои и их командиры, и находящимися в безопасности по другую сторону реки политическими руководителями и маршалами. События представлены как в представлении главных героев, так и со стороны противника. Многие персонажи лишились жизни или получили тяжелые ранения на плацдарме, а судьба некоторых осталась неизвестной. Ужас боевых действий, сопутствующих множеством смертей и увечий, сопоставляется с Божьим наказанием за человеческие грехи.

Краткое содержание

«Прокляты и убиты» Астафьев

Книга первая. Чёртова яма.

Действие происходит в конце 1942 года в карантинном лагере первого резервного полка, расположенного в Сибирском военном округе недалеко от станции Бердск.

Часть первая.

Новобранцы прибывают в карантинный лагерь. Через некоторое время выживших, среди которых Лёшка Шестаков, Коля Рындин, Ашот Васконян и Лёха Булдаков, переводят в расположение полка.

Поезд остановился. Какие-то равнодушно-злые люди в ношеной военной форме выгоняли новобранцев из тёплых вагонов и выстраивали их возле поезда, разбивали на десятки. Потом, построив в колонны, ввели в полутёмный, промёрзлый подвал, где вместо пола на песок были набросаны сосновые лапы, велели располагаться на нарах из сосновых брёвнышек. Покорность судьбе овладела Лёшкой Шестаковым, и когда сержант Володя Яшкин назначил его в первый наряд, он воспринял это без сопротивления. Был Яшкин малоросл, худ, зол, уже побывал на фронте, имел орден. Здесь, в запасном полку, он оказался после госпиталя, и вот-вот снова уйдёт на передовую с маршевой ротой, подальше от этой чёртовой ямы, чтоб она сгорела — так заявил он. Яшкин прошёлся по карантину, оглядывая новобранцев — блатняков с золотых приисков Байкита, Верх-Енисейска; сибирских старообрядцев. Один из старообрядцев назвался Колей Рындиным, из деревни Верхний Кужебар, что стоит на берегу реки Амыл — притоке Енисея.

Утром Яшкин выгнал народ на улицу — умываться снегом. Лёшка поглядел вокруг и увидел крыши землянок, чуть припорошенные снегом. Это и был карантин двадцать первого стрелкового полка. Мелкие, одноместные и четырёхместные землянки принадлежали строевым офицерам, работникам хозслужбы и просто придуркам в чинах, без которых ни одно советское предприятие обойтись не может. Где-то дальше, в лесу, были казармы, клуб, санслужбы, столовая, бани, но карантин находился от всего этого на приличное расстояние, чтобы новобранцы не занесли какую-нибудь заразу. От бывалых людей Лёшка узнал, что скоро их определят в казармы. За три месяца они пройдут боевую и политическую подготовку и двинутся на фронт — дела там шли не важно. Оглядывая загаженный лес, Лёшка вспомнил родную деревню Шушикары в низовьях Оби.

У парней посасывало в сердце оттого, что вокруг всё было чужое, незнакомое. Даже они, выросшие по баракам, по деревенским избам да по хибарам городских предместий, оторопели, когда увидели место кормёжки. За длинными прилавками, прибитыми к грязным столбам, прикрытыми сверху тесовыми корытами, наподобие гробовых крышек, стояли военные люди и потребляли пищу из алюминиевых мисок, одной рукой держась за столбы, чтобы не упасть в глубокую липкую грязь под ногами. Это называлось летней столовой. Мест здесь, как и везде в Стране Советов, не хватало — кормились по очереди. Вася Шевелёв, успевший поработать комбайнёром в колхозе, глядя на здешние порядки, покачал головой и грустно сказал: «И здесь бардак». Бывалые бойцы посмеивались над новичками и давали им дельные советы.

Новобранцев брили наголо. Особенно трудно с волосами расставались старообрядцы, плакали, крестились. Уже тут, в этом полужилом подвале, парням внушалась многозначительность происходящего. Политбеседы проводил не старый, но тощий, с серым лицом и зычным голосом, капитан Мельников. Вся его беседа была так убедительна, что оставалось только удивляться — как это немцы умудрились достичь Волги, когда всё должно быть наоборот. Капитан Мельников считался одним из самых опытных политработников во всём Сибирском округе. Работал он так много, что ему некогда было пополнять свои куцые знания.

Карантинная жизнь затягивалась. Казармы не освобождались. В карантинных землянках теснота, драки, пьянки, воровство, вонь, вши. Никакие наряды вне очереди не могли наладит порядок и дисциплину среди людского сброда. Лучше всего здесь себя чувствовали бывшие урки-арестанты. Они сбивались в артельки и грабили остальных. Один из них, Зеленцов, собрал вокруг себя двух детдомовцев Гришку Хохлака и Фефелова; работяг, бывших механизаторов, Костю Уварова и Васю Шевелева; за песни уважал и кормил Бабенко; не отгонял от себя Лёшку Шестакова и Колю Рындина — пригодятся. Хохлак и Фефелов, опытные щипачи, работали по ночам, а днём спали. Костя и Вася заведовали провиантом. Лёшка и Коля пилили и таскали дрова, делали всю тяжёлую работу. Зеленцов сидел на нарах и руководил артелью.

Однажды вечером новобранцам велели покинуть казармы, и до поздней ночи держали их на пронизывающем ветру, отобрав всё их жалкое имущество. Наконец поступила команда войти в казарму, сперва маршевикам, потом новобранцам. Началась давка, места не было. Маршевые роты заняли свои места и «голодранцев» не пускали. Та злобная, беспощадная ночь запала в память как бред. На утро ребята поступили в распоряжение усатого старшины первой роты Акима Агафоновича Шпатора. «С этими вояками будет мне смех и горе» — вздыхал он.

Половина мрачной, душной казармы с тремя ярусами нар — это и есть обиталище первой роты, состоящей из четырёх взводов. Вторую половину казармы занимала вторая рота. Всё это вместе образовывало первый стрелковый батальон первого резервного стрелкового полка. Казарма, построенная из сырого леса, так и не просохла, была всегда склизкой, плесневелой от многолюдного дыхания. Согревали её четыре печи, похожие на мамонтов. Разогреть их было невозможно, и в казарме всегда было сыро. К стене был прислонён стеллаж для оружия, там виднелось несколько настоящих винтовок и белели макеты, сделанные из досок. Выход из казармы закрывался дощатыми воротами, возле них пристройки. Слева — каптёрка ротного старшины Шпатора, справа — комната дневальных с отдельной железной печкой. Весь солдатский быт был на уровне современной пещеры.

В первый день новобранцев сытно покормили, потом повели в баню. Молодые бойцы повеселели. Ходили разговоры о том, что выдадут новое обмундирование и даже постельное бельё. По дороге в баню Бабенко запел. Лёша ещё не знал, что долго он теперь в этой яме никаких песен не услышит. Улучшения в жизни и службе бойцы так и не дождались. Переодели их в старую одежду, заштопанную на животе. Новая, сырая баня не прогревалась, и парни совсем продрогли. Для двухметровых Коли Рындина и Лёхи Булдакова подходящей одежды и обуви не нашлось. Мятежный Лёха Булдаков скинул тесную обувь и пошёл в казарму босиком по морозу.

Постелей служивым тоже не выдали, зато на строевые занятия выгнали уже на следующий день с деревянными макетами вместо винтовок. В первые недели службы ещё не гасла надежда в сердцах людей на улучшение жизни. Ребята ещё не понимали, что этот быт, мало чем отличающийся от тюремного, обезличивает человека. Коля Рындин родился и рос возле богатой тайги и реки Амыл. Нужды в еде никогда не знал. В армии старообрядец сразу почувствовал, что военное время — голодное время. Богатырь Коля начал опадать с лица, со щёк сошёл румянец, в глазах сквозила тоска. Он даже начал забывать молитвы.

Перед днём Октябрьской Революции наконец прислали ботинки для большеразмерных бойцов. Булдакову и тут не угодили, он запустил обувь с верхних нар, за что и попал на беседу к капитану Мельникову. Булдаков жалостливо повествовал о себе: родом он из городского посёлка Покровки, что под Красноярском, с раннего детства среди тёмного народа, в бедности и труде. О том, что отец, буйный пропойца, почти не выходил из тюрьмы, также как и два старших брата, Булдаков сообщать не стал. О том, что сам он только призывом в армию отвертелся от тюрьмы, Лёха тоже умолчал, зато соловьём разливался, повествуя о своём героическом труде на лесосплаве. Потом вдруг закатил глаза под лоб, притворился припадочным. Капитан Мельников пулей выскочил из каптёрки, и с тех пор на политзанятиях всегда косился на Булдакова с опаской. Бойцы же уважали Лёху за политическую грамотность.

На 7 ноября открыли зимнюю столовую. В неё голодные бойцы, затаив дыхание, слушали по радио речь Сталина. Вождь народов говорил, что Красная Армия взяла инициативу в свои руки, благодаря тому, что у Страны Советов необычайно крепкие тылы. Люди свято верили этой речи. В столовой присутствовал командир первой роты Пшённый — внушительная фигура с крупным, величиной с ведро, лицом. Командира роты ребята знали мало, но уже боялись. Зато заместителя командира роты младшего лейтенанта Щуся, раненного на Хасане и там получившего орден Красной Звезды, приняли и полюбили сразу. В этот вечер роты и взводы расходились по казармам с дружной песней. «Каждый бы день товарищ Сталин выступал по радио, вот бы дисциплина была» — вздыхал старшина Шпатор.

На другой день праздничное настроение роты прошло, бодрость духа испарилась. За утренним туалетом бойцов наблюдал сам Пшённый, и если кто-то хитрил, он собственноручно стягивал с него одежду и до крови растирал лицо колючим снегом. Старшина Шпатор только головой качал. Усатый, седой, худенький, ещё в империалистическую войну бывший фельдфебелем, Шпатор встречал разных зверей и самодуров, но такого, как Пшённый ещё не видывал.

Недели через две состоялось распределение бойцов по спецротам. Зеленцова забрали в миномётчики. Старшина Шпатор изо всех сил старался сбыть с рук Булдакова, но его не брали даже в пулемётную роту. Сидя босиком на нарах, этот артист целый день читал газеты и комментировал прочитанное. «Стариков» оставшихся от прошлых маршевых рот и положительно действовавших на молодёжь, разобрали. Взамен Яшкин привёл целое отделение новичков, среди которых был больной, дошедший до ручки, красноармеец Попцов, мочившийся под себя. Старшина покачал головой, глядя на синюшного парнишку, и выдохнул: «О Господи…».

Старшина был командирован в Новосибирск, и на каких-то спецскладах сыскал для удальцов-симулянтов новое обмундирование. Булдакову и Коле Рындину деваться больше было некуда — вступили в строй. Булдаков всячески увиливал от занятий и портил казённое имущество. Щусь понял, что Булдакова ему не укротить, и назначил его в свою землянку дежурным. Булдаков хорошо себя почувствовал на новом посту и принялся тащить всё, что можно, особенно еду. При этом он всегда делился с друзьями и с младшим лейтенантом.

Сибирская зима входила в середину. Давно уже было отменено закаливающее обтирание снегом по утрам, но всё равно многие бойцы успели простудиться, казарму по ночам разваливал гулкий кашель. По утрам умывались только Шестаков, Хохлак, Бабенко, Фефелов, иногда Булдаков и старик Шпатор. Попцов уже не выходил из казармы, лежал серым, мокрым комком на нижних нарах. Поднимался только чтобы поесть. В санчасть Попцова не брали, он там уже всем надоел. Доходяг с каждым днём становилось всё больше. На нижних нарах лежало до десятка скорченных скулящих тел. На служивых навалилась беспощадная вша и куриная слепота, по-учёному гемералопия. По казарме, шаря руками по стенам, бродили тени людей, что-то всё время ищущих.

Невероятной изворотливостью ума добивались вояки способов избавиться от строевых занятий и добыть чего-нибудь пожевать. Кто-то придумал нанизывать картошку на проволоку и опускать в трубы офицерских печей. А тут ещё первую роту и первый взвод пополнили двумя личностями — Ашотом Васконяном и Боярчиком. Оба были смешанной национальности: один полуармянин-полуеврей, другой — полуеврей-полурусский. Оба по месяцу пробыли в офицерском училище, дошли там до ручки, лечились в медсанчасти, и оттуда их, немного оживших, свалили в чёртову яму — она всё стерпит. Васконян был долговяз, тощ, лицом бледен, бровями чёрен и сильно картавил. На первом же политзанятии он сумел испортить работу и настроение капитана Мельникова, возразив ему, что Буэнос-Айрес находится совсем не в Африке, а в Южной Америке.

Было Васконяну в стрелковой роте ещё хуже, чем в офицерском училище. Туда он попал по причине изменения военной ситуации. Отец его был главным редактором областной газеты в Калинине, мать — замзавотделом культуры облисполкома того же города. Домашнего, изнеженного Ашотика растила домработница Серафима. Лежать бы Васконяну на нижних нарах рядом с доходягой Попцовым, но этот чудак и грамотей приглянулся Булдакову. Он и его компания не давали забивать Ашота, учили его премудростям солдатской жизни, прятали от старшины, от Пшённого и Мельникова. За эту заботу Васкорян пересказывал им всё, что успел прочитать за свою жизнь.

Книга первая. Чертова яма

Часть первая

Новобранцы прибывают в карантинный лагерь. Через некоторое время выживших, среди которых Лешка Шестаков, Коля Рындин, Ашот Васконян и Леха Булдаков, переводят в расположение полка.

Поезд остановился. Какие-то равнодушно-злые люди в ношеной военной форме выгоняли новобранцев из теплых вагонов и выстраивали их возле поезда, разбивали на десятки. Потом, построив в колонны, ввели в полутемный, промерзлый подвал, где вместо пола на песок были набросаны сосновые лапы, велели располагаться на нарах из сосновых бревнышек. Покорность судьбе овладела Лешкой Шестаковым, и когда сержант Володя Яшкин назначил его в первый наряд, он воспринял это без сопротивления. Был Яшкин малоросл, худ, зол, уже побывал на фронте, имел орден. Здесь, в запасном полку, он оказался после госпиталя, и вот-вот снова уйдет на передовую с маршевой ротой, подальше от этой чертовой ямы, чтоб она сгорела – так заявил он. Яшкин прошелся по карантину, оглядывая новобранцев – блатняков с золотых приисков Байкита, Верх-Енисейска; сибирских старообрядцев. Один из старообрядцев назвался Колей Рындиным, из деревни Верхний Кужебар, что стоит на берегу реки Амыл – притоке Енисея.

Утром Яшкин выгнал народ на улицу – умываться снегом. Лешка поглядел вокруг и увидел крыши землянок, чуть припорошенные снегом. Это и был карантин двадцать первого стрелкового полка. Мелкие, одноместные и четырехместные землянки принадлежали строевым офицерам, работникам хозслужбы и просто придуркам в чинах, без которых ни одно советское предприятие обойтись не может. Где-то дальше, в лесу, были казармы, клуб, санслужбы, столовая, бани, но карантин находился от всего этого на приличном расстоянии, чтобы новобранцы не занесли какую-нибудь заразу. От бывалых людей Лешка узнал, что скоро их определят в казармы. За три месяца они пройдут боевую и политическую подготовку и двинутся на фронт – дела там шли не важно. Оглядывая загаженный лес, Лешка вспомнил родную деревню Шушикары в низовьях Оби.

У парней посасывало в сердце оттого, что вокруг все было чужое, незнакомое. Даже они, выросшие по баракам, по деревенским избам да по хибарам городских предместий, оторопели, когда увидели место кормежки. За длинными прилавками, прибитыми к грязным столбам, прикрытыми сверху тесовыми корытами, наподобие гробовых крышек, стояли военные люди и потребляли пищу из алюминиевых мисок, одной рукой держась за столбы, чтобы не упасть в глубокую липкую грязь под ногами. Это называлось летней столовой. Мест здесь, как и везде в Стране Советов, не хватало – кормились по очереди. Вася Шевелев, успевший поработать комбайнером в колхозе, глядя на здешние порядки, покачал головой и грустно сказал: “И здесь бардак”. Бывалые бойцы посмеивались над новичками и давали им дельные советы.

Новобранцев брили наголо. Особенно трудно с волосами расставались старообрядцы, плакали, крестились. Уже тут, в этом полужилом подвале, парням внушалась многозначительность происходящего. Политбеседы проводил не старый, но тощий, с серым лицом и зычным голосом, капитан Мельников. Вся его беседа была так убедительна, что оставалось только удивляться – как это немцы умудрились достичь Волги, когда все должно быть наоборот. Капитан Мельников считался одним из самых опытных политработников во всем Сибирском округе. Работал он так много, что ему некогда было пополнять свои куцые знания.

Карантинная жизнь затягивалась. Казармы не освобождались. В карантинных землянках теснота, драки, пьянки, воровство, вонь, вши. Никакие наряды вне очереди не могли наладить порядок и дисциплину среди людского сброда. Лучше всего здесь себя чувствовали бывшие урки-арестанты. Они сбивались в артельки и грабили остальных. Один из них, Зеленцов, собрал вокруг себя двух детдомовцев Гришку Хохлака и Фефелова; работяг, бывших механизаторов, Костю Уварова и Васю Шевелева; за песни уважал и кормил Бабенко; не отгонял от себя Лешку Шестакова и Колю Рындина – пригодятся. Хохлак и Фефелов, опытные щипачи, работали по ночам, а днем спали. Костя и Вася заведовали провиантом. Лешка и Коля пилили и таскали дрова, делали всю тяжелую работу. Зеленцов сидел на нарах и руководил артелью.

Однажды вечером новобранцам велели покинуть казармы, и до поздней ночи держали их на пронизывающем ветру, отобрав все их жалкое имущество. Наконец поступила команда войти в казарму, сперва маршевикам, потом новобранцам. Началась давка, места не было. Маршевые роты заняли свои места и “голодранцев” не пускали. Та злобная, беспощадная ночь запала в память как бред. На утро ребята поступили в распоряжение усатого старшины первой роты Акима Агафоновича Шпатора. “С этими вояками будет мне смех и горе” – вздыхал он.

Половина мрачной, душной казармы с тремя ярусами нар – это и есть обиталище первой роты, состоящей из четырех взводов. Вторую половину казармы занимала вторая рота. Все это вместе образовывало первый стрелковый батальон первого резервного стрелкового полка. Казарма, построенная из сырого леса, так и не просохла, была всегда склизкой, плесневелой от многолюдного дыхания. Согревали ее четыре печи, похожие на мамонтов. Разогреть их было невозможно, и в казарме всегда было сыро. К стене был прислонен стеллаж для оружия, там виднелось несколько настоящих винтовок и белели макеты, сделанные из досок. Выход из казармы закрывался дощатыми воротами, возле них пристройки. Слева – каптерка ротного старшины Шпатора, справа – комната дневальных с отдельной железной печкой. Весь солдатский быт был на уровне современной пещеры.

В первый день новобранцев сытно покормили, потом повели в баню. Молодые бойцы повеселели. Ходили разговоры о том, что выдадут новое обмундирование и даже постельное белье. По дороге в баню Бабенко запел. Леша еще не знал, что долго он теперь в этой яме никаких песен не услышит. Улучшения в жизни и службе бойцы так и не дождались. Переодели их в старую одежду, заштопанную на животе. Новая, сырая баня не прогревалась, и парни совсем продрогли. Для двухметровых Коли Рындина и Лехи Булдакова подходящей одежды и обуви не нашлось. Мятежный Леха Булдаков скинул тесную обувь и пошел в казарму босиком по морозу.

Постелей служивым тоже не выдали, зато на строевые занятия выгнали уже на следующий день с деревянными макетами вместо винтовок. В первые недели службы еще не гасла надежда в сердцах людей на улучшение жизни. Ребята еще не понимали, что этот быт, мало чем отличающийся от тюремного, обезличивает человека. Коля Рындин родился и рос возле богатой тайги и реки Амыл. Нужды в еде никогда не знал. В армии старообрядец сразу почувствовал, что военное время – голодное время. Богатырь Коля начал опадать с лица, со щек сошел румянец, в глазах сквозила тоска. Он даже начал забывать молитвы.

Перед днем Октябрьской Революции наконец прислали ботинки для большеразмерных бойцов. Булдакову и тут не угодили, он запустил обувь с верхних нар, за что и попал на беседу к капитану Мельникову. Булдаков жалостливо повествовал о себе: родом он из городского поселка Покровки, что под Красноярском, с раннего детства среди темного народа, в бедности и труде. О том, что отец, буйный пропойца, почти не выходил из тюрьмы, также как и два старших брата, Булдаков сообщать не стал. О том, что сам он только призывом в армию отвертелся от тюрьмы, Леха тоже умолчал, зато соловьем разливался, повествуя о своем героическом труде на лесосплаве. Потом вдруг закатил глаза под лоб, притворился припадочным. Капитан Мельников пулей выскочил из каптерки, и с тех пор на политзанятиях всегда косился на Булдакова с опаской. Бойцы же уважали Леху за политическую грамотность.

На 7 ноября открыли зимнюю столовую. В нее голодные бойцы, затаив дыхание, слушали по радио речь Сталина. Вождь народов говорил, что Красная Армия взяла инициативу в свои руки, благодаря тому, что у Страны Советов необычайно крепкие тылы. Люди свято верили этой речи. В столовой присутствовал командир первой роты Пшенный – внушительная фигура с крупным, величиной с ведро, лицом. Командира роты ребята знали мало, но уже боялись. Зато заместителя командира роты младшего лейтенанта Щуся, раненного на Хасане и там получившего орден Красной Звезды, приняли и полюбили сразу. В этот вечер роты и взводы расходились по казармам с дружной песней. “Каждый бы день товарищ Сталин выступал по радио, вот бы дисциплина была” – вздыхал старшина Шпатор.

На другой день праздничное настроение роты прошло, бодрость духа испарилась. За утренним туалетом бойцов наблюдал сам Пшенный, и если кто-то хитрил, он собственноручно стягивал с него одежду и до крови растирал лицо колючим снегом. Старшина Шпатор только головой качал. Усатый, седой, худенький, еще в империалистическую войну бывший фельдфебелем, Шпатор встречал разных зверей и самодуров, но такого, как Пшенный еще не видывал.

Недели через две состоялось распределение бойцов по спецротам. Зеленцова забрали в минометчики. Старшина Шпатор изо всех сил старался сбыть с рук Булдакова, но его не брали даже в пулеметную роту. Сидя босиком на нарах, этот артист целый день читал газеты и комментировал прочитанное. “Стариков” оставшихся от прошлых маршевых рот и положительно действовавших на молодежь, разобрали. Взамен Яшкин привел целое отделение новичков, среди которых был больной, дошедший до ручки, красноармеец Попцов, мочившийся под себя. Старшина покачал головой, глядя на синюшного парнишку, и выдохнул: “О Господи…”.

Старшина был командирован в Новосибирск, и на каких-то спецскладах сыскал для удальцов-симулянтов новое обмундирование. Булдакову и Коле Рындину деваться больше было некуда – вступили в строй. Булдаков всячески увиливал от занятий и портил казенное имущество. Щусь понял, что Булдакова ему не укротить, и назначил его в свою землянку дежурным. Булдаков хорошо себя почувствовал на новом посту и принялся тащить все, что можно, особенно еду. При этом он всегда делился с друзьями и с младшим лейтенантом.

Сибирская зима входила в середину. Давно уже было отменено закаливающее обтирание снегом по утрам, но все равно многие бойцы успели простудиться, казарму по ночам разваливал гулкий кашель. По утрам умывались только Шестаков, Хохлак, Бабенко, Фефелов, иногда Булдаков и старик Шпатор. Попцов уже не выходил из казармы, лежал серым, мокрым комком на нижних нарах. Поднимался только чтобы поесть. В санчасть Попцова не брали, он там уже всем надоел. Доходяг с каждым днем становилось все больше. На нижних нарах лежало до десятка скорченных скулящих тел. На служивых навалилась беспощадная вша и куриная слепота, по-ученому гемералопия. По казарме, шаря руками по стенам, бродили тени людей, что-то все время ищущих.

Невероятной изворотливостью ума добивались вояки способов избавиться от строевых занятий и добыть чего-нибудь пожевать. Кто-то придумал нанизывать картошку на проволоку и опускать в трубы офицерских печей. А тут еще первую роту и первый взвод пополнили двумя личностями – Ашотом Васконяном и Боярчиком. Оба были смешанной национальности: один полуармянин-полуеврей, другой – полуеврей-полурусский. Оба по месяцу пробыли в офицерском училище, дошли там до ручки, лечились в медсанчасти, и оттуда их, немного оживших, свалили в чертову яму – она все стерпит. Васконян был долговяз, тощ, лицом бледен, бровями черен и сильно картавил. На первом же политзанятии он сумел испортить работу и настроение капитана Мельникова, возразив ему, что Буэнос-Айрес находится совсем не в Африке, а в Южной Америке.

Было Васконяну в стрелковой роте еще хуже, чем в офицерском училище. Туда он попал по причине изменения военной ситуации. Отец его был главным редактором областной газеты в Калинине, мать – замзавотделом культуры облисполкома того же города. Домашнего, изнеженного Ашотика растила домработница Серафима. Лежать бы Васконяну на нижних нарах рядом с доходягой Попцовым, но этот чудак и грамотей приглянулся Булдакову. Он и его компания не давали забивать Ашота, учили его премудростям солдатской жизни, прятали от старшины, от Пшенного и Мельникова. За эту заботу Васкорян пересказывал им все, что успел прочитать за свою жизнь.

В декабре двадцать первый полк доукомплектовывался – прибыло пополнение из Казахстана. Первой роте поручили встретить их и определить в карантин. То, что увидели красноармейцы, ужаснуло их. Казахи были призваны летом, в летнем обмундировании и прибыли в сибирскую зиму. И без того смуглые, казахи сделались черны, как головешки. От кашля и хрипа содрогались вагоны. Под нарами валялись мертвые. Прибыв на станцию Бердск, полковник Азатьян схватился за голову и долго бегал вдоль состава, заглядывал в вагоны, надеясь хоть где-нибудь увидеть ребят в лучшем состоянии, но везде была одна и та же картина. Больных разбросали по госпиталям, остальных разбили по батальонам и ротам. В первую роту было определено человек пятнадцать казахов. Верховодил над ними здоровенный парень с крупным лицом монгольского типа по имени Талгат.

Первый батальон тем временем бросили на выкатку леса из Оби. Выгрузкой руководил Щусь, ему помогал Яшкин. Обитали в старой землянке, выкопанной на берегу реки. Бабенко сразу начал промышлять на Бердском базаре и в окрестных деревнях. На берегу Оки щадящий режим – никакой муштры. Однажды под вечер рота шлепала в казарму и столкнулась с молодым генералом на красивом жеребце. Генерал осмотрел осунувшиеся, бледные лица, и поехал вдоль берега Оби, опустив голову и ни разу не оглянувшист. Солдатам не дано было знать, кем был этот форсистый генерал, но встреча с ним не прошла бесследно.

В полковой столовой появился еще один генерал. Он проплыл по столовой, помешивая ложкой суп и кашу в тазах, и исчез в противоположных дверях. Народ ждал улучшения, но ничего этого не последовало – страна была не готова к затяжной войне. Все налаживалось на ходу. Молодежь двадцать четвертого года рождения не выдерживала требований армейской жизни. Кормежка в столовой скудела, увеличивалось количество доходяг в ротах. Командир роты лейтенант Пшенный вплотную приступил к исполнению своих обязанностей.

В одно промозглое утро Пшенный приказал всем до единого красноармейца выйти из помещения и построиться. Подняли даже больных. Думали, он увидит этих доходяг, пожалеет и вернет в казарму, но Пшенный скомандовал: “Довольно придуриваться! С песней шагом марш на занятия!”. Упрятанные в середину строя, “поповцы” сбивали шаг. Попцов во время пробежки упал. Командир роты с разгона раз-другой пнул его узким носком сапога, а потом, распаленный гневом, уже не мог остановиться. Попцов на каждый удар отвечал всхлипыванием, потом перестал всхлипывать, как-то странно распрямился и умер. Рота обступила мертвого товарища. “Это он убил!” – воскликнул Петька Мусиков, и молчаливая толпа обступила Пшенного, вскидывая винтовки. Неизвестно, что было бы с командиром роты, не вмешайся вовремя Щусь и Яшкин.

В эту ночь Щусь не мог уснуть до рассвета. Военная жизнь Алексея Донатовича Щуся была проста и пряма, но раньше, до этой жизни, его звали Платоном Сергеевичем Платоновым. Фамилия Щусь образовалась от фамилии Щусев – так ее услышал писарь Забайкальского военного округа. Платон Платонов происходил из казачьей семьи, которая была сослана в тайгу. Родители умерли, и он остался со своей теткой-монашкой, необыкновенной красоты женщиной. Она уговорила конвойного начальника отвезти мальчишку в Тобольск, передать семье дореволюционных ссыльных по фамилии Щусевы, заплатила за это собой. Начальник слово сдержал. Щусевы – художник Донат Аркадьевич и преподавательница литературы Татьяна Илларионовна – были бездетны и усыновили мальчика, вырастили как своего, направили на военную стезю. Родители умерли, тетушка затерялась в миру – Щусь остался один.

Разобраться с происшествием в первой роте поручили старшему лейтенанту особого отдела Скорику. Они со Щусем когда-то учились в одном военном училище. Большинство командиров терпеть не могли Щуся, но он был любимцем Геворка Азатьяна, который его всегда защищал, потому и не могли упечь его куда надо.

Дисциплина в полку пошатнулась. С каждым днем управлять людьми становилось все труднее. Парнишки шныряли по расположению полка в поисках хоть какой-то еды. “Почему ребят сразу не отправили на фронт? Зачем здоровых парней доводить до недееспособного состояния?” – думал Щусь и не находил ответа. За время службы совсем дошел, отупел от недоеданий Коля Рындин. Поначалу такой бойкий, он замкнулся, умолк. Был он уже ближе к небу, чем к земле, губы его постоянно шептали молитву, даже Мельников ничего не мог с ним поделать. По ночам угасающий богатырь Коля плакал от страха перед надвигающейся бедой.

Помкомвзвода Яшкин страдал от болезни печени и желудка. По ночам боль становилась сильнее, и старшина Шпатор мазал ему бок муравьиным спиртом. Жизнь Володи Яшкина, названного вечными пионерами-родителями в честь Ленина, была не длинна, но он успел пережить бои под Смоленском, отступление к Москве, окружение под Вязьмой, ранение, перевозку из лагеря окруженцев через линию фронта. Из того пекла вытащили его две санитарки, Нелька и Фая. По дороге он заразился желтухой. Сейчас он чувствовал, что скоро предстоит ему дорога на фронт. С его прямотой и неуживчивым характером ему не уцепиться в тылу по состоянию здоровья. Его место там, где есть последняя справедливость – равенство перед смертью.

Этот тягучий ход армейской жизни встряхнули три больших события. Сначала в двадцать первый стрелковый полк приехал какой-то важный генерал, проверил солдатское питание и устроил разнос поварам на кухне. В результате этого визита была отменена чистка картошки, за счет этого увеличились порции. Вышло решение: бойцам под два метра и выше давать дополнительную порцию. Коля Рындин и Васконян с Булдаковым ожили. Коля еще подрабатывал на кухне. Все, что ему давали за это, он делил по корочке между друзьями.

На рекламных щитах клуба появились объявления, в которых извещалось, что 20 декабря 1942 года в клубе состоиться показательный суд военного трибунала над Зеленцовым К. Д. Никто не знал, что же натворил этот пройдоха. А началось все не с Зеленцова, а с художника Феликса Боярчика. Отец оставил на память Феликсу только фамилию. Мама, Степанида Фалалеевна, мужеподобная баба, железная большевичка, обреталась в области советского искусства, выкрикивала со сцены лозунги под барабанный бой, под звук трубы, с построением пирамид. Когда и как у нее получился мальчик, она почти не заметила. Служить бы Степаниде до старости в районном Доме культуры, если бы трубач Боярчик чего-то не натворил и не загремел в тюрьму. Вслед за ним и Степу кинули в Новолялинский леспромхоз. Жила она там в бараке с семейными бабами, которые и растили Фелю. Больше всех жалела его многодетная Фекла Блажных. Именно она надоумила Степу требовать отдельный домик, когда она сделалась заслуженным работником на ниве культуры. В этом домике на две половины и поселилась Степа вместе с семейством Блажных. Фекла стала матерью для Феликса, она же и проводила его в армию.

В леспромхозовском Доме культуры Феликс научился рисовать плакаты, вывески и портреты вождей. Это умение пригодилось ему в двадцать первом полку. Постепенно Феликс переселился в клуб и влюбился в девушку-билетершу Софью. Она стала его невенчанной женой. Когда Софья забеременела, Феликс отправил ее в тыл, к Фекле, а в его боковушке поселился незваный гость Зеленцов. Он сразу начал пить и играть в карты на деньги. Выгнать его Феликс не мог, как ни пытался. Однажды в каптерку заглянул завклуба капитан Дубельт и обнаружил спящего за печкой Зеленцова. Дубельт попытался схватить его за шкирку и вывести из клуба, но боец не дался, ударил капитана головой и разбил ему очки и нос. Хорошо, что не прирезал капитана – Феликс вовремя вызвал патруль. Зеленцов превратил суд в цирк и театр одновременно. Даже бывалый председатель трибунала Анисим Анисимович не смог с ним сладить. Очень хотелось Анисиму Анисимовичу приговорить строптивого солдата к расстрелу, но пришлось ограничиться штрафной ротой. Провожали Зеленцова как героя, огромной толпой.

Часть вторая

В армии начинаются показательные расстрелы. За побег к смертной казни приговариваются ни в чем не повинные братья Снегиревы. Посреди зимы полк отправляют на уборку хлеба в ближайший колхоз. После этого, в начале 1943 года, отдохнувшие солдаты отправляются на фронт.

Неожиданно в землянку младшего лейтенанта Щуся поздно вечером пожаловал Скорик. Между ними состоялась длинная, откровенная беседа. Скорик сообщил Щусю, что до первого полка докатилась волна приказа номер двести двадцать семь. В военном округе начались показательные расстрелы. Щусь не знал, что Скорика звали Лев Соломонович. Папа Скорика, Соломон Львович, был ученым, писал книгу про пауков. Мама, Анна Игнатьевна Слохова, пауков боялась и Леву к ним не подпускала. Лева учился на втором курсе университета, на филфаке, когда пришли двое военных и увели папу, вскоре исчезла из дома и мама, потом потянули в контору Леву. Там его запугали и он подписал отречение от родителей. А через полгода Леву опять вызвали в контору и сообщили, что произошла ошибка. Соломон Львович работал на военное ведомство и был так засекречен, что местные власти ни о чем не знали и расстреляли его вместе с врагами народа. Потом увезли и, скорее всего, расстреляли и жену Соломона Львовича, чтобы замести следы. Его сыну принесли извинения и разрешили поступить в военное училище особого свойства. Мать Левы так и не нашли, но он чувствовал, что она жива.

Лешка Шестаков работал вместе с казахами на кухне. Казахи работали дружно и так же дружно учились говорить по-русски. У Лешки еще не было столько свободного времени, чтобы вспомнить свою жизнь. Отец у него был из ссыльных спецпереселенцев. Жену Антонину он высватал в Казым-Мысе, была она из полухатынского-полурусского рода. Дома отец бывал редко – работал в рыболовецкой бригаде. Характер у него был тяжелый, нелюдимый. Однажды отец не вернулся вовремя. Рыбацкие катера, возвратившись, привезли весть: была буря, утонула бригада рыбаков и с нею бригадир Павел Шестаков. После смерти отца мать пошла работать в рыбкооп. В дом зачастил приемщик рыбы Оськин, известный по всей Оби шалопай по прозвищу Герка – горный бедняк. Лешка пригрозил матери, что уйдет из дома, но на нее уже ничего не действовало, она даже помолодела. Вскоре Герка переехал к ним в дом. Потом у Лешки родились две сестрички: Зойка и Вера. Эти существа вызывали в Лешке какие-то неведомые родственные чувства. На войну Лешка ушел после Герки – горного бедняка. Больше всего Лешка скучал по сестрам и вспоминал иногда свою первую женщину Тому.

Дисциплина в полку падала. Дожили до ЧП: из второй роты ушли куда-то братья-близнецы Сергей и Еремей Снегиревы. Их объявили дезертирами и искали везде, где только можно, но не нашли. На четвертый день братья сами объявились в казарме с мешками, полными еды. Оказалось, что были они у матери, в родной деревне, которая была недалеко отсюда. Скорик схватился за голову, но помочь им уже ничем не мог. Их приговорили к расстрелу. Комполка Геворк Азатьян добился, чтобы при казни присутствовал только первый полк. Братья Снегиревы до самого конца не верили, что их расстреляют, думали, что их накажут или отправят в штрафной батальон как Зеленцова. В смертную казнь не верил никто, даже Скорик. Только Яшкин твердо знал, что братьев расстреляют – он уже такое видел. После расстрела казарма была объята нехорошей тишиной. “Прокляты и убиты! Все!” – рокотал Коля Рындин. Ночью, напившись до бесчувствия, Щусь рвался набить морду Азатьяну. В своей комнате одиноко пил старший лейтенант Скорик. Старообрядцы объединились, нарисовали на бумаге крест и во главе с Колей Рындиным молились за упокой души братьев.

Землянку Щуся снова посетил Скорик, сообщил, что сразу после Нового года в армии введут погоны и реабилитируют народных и царских времен полководцев. Первый же батальон будет брошен на хлебоуборку и останется в колхозах и совхозах до отправления на фронт. На этих небывалых работах – на зимнем обмолоте хлеба, – уже находится вторая рота.

В начале января 1943 года солдатам двадцать первого полка выдали погоны и отправили поездом до станции Истким. Яшкина определили долечиваться в окружной госпиталь. Остальные отправились в совхоз имени Ворошилова. Роту, двигающуюся в совхоз, догнал директор Тебеньков Иван Иванович, Петьку Мусикова, Колю Рындина и Васконяна забрал с собой, остальным предоставил дровни, набитые соломой. Устроились ребята по избам в деревне Осипово. Щуся поселили в бараке у начальницы второго отделения Валерии Мефодьевны Галустевой. Она заняла в сердце Щуся отдельное место, которое до сих пор занимала его без вести пропавшая тетушка. Лешка Шестаков с Гришей Хохлаком попали в избу стариков Завьяловых. Через некоторое время отъевшиеся солдатики стали обращать внимание на девчат, тут-то и пригодилось умение Гришки Хохлака играть на баяне. Почти все солдаты первого полка были из крестьянских семей, труд этот хорошо знали, работали быстро и охотно. Вася Шевелев и Костя Уваров починили колхозный комбайн, на нем молотили зерно, сохранившееся в копнах под снегом.

Васконян попал к поварихе Аньке. Странный книгочей Аньке не понравился, и ребята поменяли его на Колю Рындина. После этого качество и калорийность блюд резко улучилось, и солдатики благодарили за это богатыря Колю. Васконян же поселился у стариков Завьяловых, которые сильно уважали его за ученость. А через некоторое время к Ашоту приехала мать – в этом ей помог комполка Геворк Азатьян. Он намекнул, что может оставить Васконяна в штабе полка, но Ашот отказался, сказал, что пойдет на фронт вместе со всеми. Он уже смотрел на мать другими глазами. Уезжая утром, она почувствовала, что видит сына в последний раз.

Через несколько недель пришел приказ возвращаться в расположение полка. Было краткое, но душу рвущее расставание с деревушкой Осипово. Не успели вернуться в казарму – сразу баня, новое обмундирование. Старшина Шпатор был доволен отдохнувшими бойцами. В этот вечер Лешка Шестаков во второй раз услышал песню в казарме двадцать первого стрелкового полка. Принимали маршевые роты генерал Лахонин, тот самый, что повстречался когда-то бредущим по полю красноармейцам, и его давний друг майор Зарубин. Они настояли на том, чтобы самых слабых бойцов оставили в полку. После большой ругани в полку осталось около двухсот человек, из них половина неизлечимо больных будет отослана домой – помирать. Легко отделался двадцать первый стрелковый полк. Со своими ротами на позиции отсылалось все командование полка.

Маршевые роты сводились в военном городке Новосибирска. В первую роту нагрянула Валерия Мефодьевна, привезла приветы и поклоны от осиповских зазноб и хозяев и торбочки, набитые всякой снедью. Полк по боевой тревоге вывели из казарм на рассвете. После выступлений многочисленных ораторов полк тронулся в путь. Маршевые роты вели к станции кружным путем, глухими окраинными улицами. Встретилась им только баба с пустым ведром. Она бросилась обратно в свой двор, кинула ведра и размашисто крестила войско вослед, напутствуя на благополучное завершение битвы своих вечных защитников.

Книга вторая. Плацдарм

Во второй книге кратко описаны события зимы, весны и лета 1943 года. Большая часть второй книги посвящена описанию переправы через Днепр осенью 1943 года.

Часть первая. Накануне переправы

Проведя весну и лето в боях, первый стрелковый полк готовился к переправе через Днепр.

В прозрачный осенний день передовые части двух советских фронтов вышли к берегу Великой реки – Днепра. Лешка Шестаков, набирая из реки воду, предупредил новичков: на другом берегу – враг, но стрелять в него нельзя, иначе вся армия останется без воды. Был уже такой случай на Брянском фронте, и на берегах Днепра будет всякое.

Артиллерийский полк в составе стрелковой дивизии прибыл к реке ночью. Где-то близко стоял и стрелковый полк, в котором первым батальоном командует капитан Щусь, первой ротой – лейтенант Яшкин. Еще здесь командиром роты был казах Талгат. Взводами командовали Вася Шевелев и Костя Бабенко; Гриша Хохлак в звании сержанта командовал отделением.

Весной прибыв в Поволжье, сибиряки долго стояли в пустых разграбленных селах загубленных и высланных в Сибирь немцев Поволжья. Лешка, как опытный связист, был переведен в гаубичный дивизион, но ребят из своей роты не забывал. Первый бой дивизия генерала Лахонина приняла в Задонской степи, встав на пути немецких войск, прорвавших фронт. Потери в дивизии были малоощутимы. Командующему армией дивизия очень приглянулась, и он стал держать ее в резерве – на всякий случай. Такой случай наступил под Харьковом, потом очередное ЧП под Ахтыркой. Лешка за тот бой получил второй орден Отечественной войны. Колей Рындиным полковник Бескапустин дорожил, все время отсылал на кухню. Васкоряна оставлял в штабе, но Ашот дерзил начальникам и упорно возвращался в родную роту. Щуся на Дону ранило, он был комиссован на два месяца, съездил в Осипово и сотворил Валерии Мефодьевне еще одного ребенка, на этот раз мальчика. Побывал он и в двадцать первом полку, в гостях у Азатьяна. От него Щусь узнал, что старшина Шпатор умер по дороге в Новосибирск, прямо в вагоне. Похоронили его с воинскими почестями на полковом кладбище. Шпатор хотел лежать рядом с братьями Снегиревыми или с Попцовым, но их могил не нашли. После излечения Щусь прибыл под Харьков.

Чем ближе становилась Великая река, тем больше в рядах Красной Армии становилось бойцов, не умеющих плавать. За фронтом движется надзорное войско, умытое, сытое, дни и ночи бдящее, всех подозревающее. Заместитель командира артиллерийского полка, Александр Васильевич Зарубин, снова полновластно хозяйствовал в полку. Его давним другом и нечаянным родственником был Пров Федорович Лахонин. Дружба и родство у них были более чем странные. Со своей женой Натальей, дочерью начальника гарнизона, Зарубин познакомился на отдыхе в Сочи. У них родилась дочь Ксюша. Растили ее старики, так как Зарубина перевели в дальний регион. Вскоре Зарубина отослали учится в Москву. Когда он вернулся в гарнизон после долгого обучения, то застал в своем доме годовалого ребенка. Виновником этого оказался Лахонин. Соперникам удалось остаться друзьями. Письма на фронт Наталья писала обоим своим мужьям.

Готовясь к переправе через Днепр, солдатики отдыхали, весь день плюхались в реке. Щусь, разглядывая в бинокль противоположный, правый, берег и левобережный остров, не мог понять: почему для переправы выбрали именно это гиблое место. Шестакову Щусть дал особое задание – наладить связь через реку. Лешка прибыл в артиллерийский полк из госпиталя. До того он там дошел, что не мог думать ни о чем, кроме еды. В первый же вечер Лешка попытался украсть пару сухарей, был пойман с поличным полковником Мусенком и отведен к Зарубину. Скоро майор выделил Лешку, посадил на телефон в штабе полка. Теперь Лешке надо было добыть хоть какое-нибудь плавсредство, чтобы переправить на правый берег тяжелые катушки со связью. Полусгившую лодку он нашел в бочажине верстах в двух от берега.

Отдохнувшим людям не спалось, многие предчувствовали свою гибель. Ашот Васконян написал письмо родителям, давая понять, что, скорее всего, это его последнее письмо с фронта. Родителей он письмами не баловал, и чем больше сходился с “боевой семьей”, тем сильнее отдалялся от отца с матерью. В боях Васконян бывал мало, Щусь опекал его, заталкивал куда-нибудь в штаб. Но с такого вот хитрого места Ашот рвался к своим, домой. Щусю тоже не спалось, он еще и еще раз прикидывал, как переправиться через реку, потеряв при этом как можно меньше людей.

Днем, на оперативном совещании, полковник Бескапустин дал задание: первым на правый берег должен уйти взвод разведки. Пока этот взвод смертников будет отвлекать немцев, первый батальон начнет переправу. Достигнув правого берега, люди по оврагам будут продвигаться в глубь обороны противника по возможности скрытно. К утру, когда переправятся основные силы, батальон должен вступить в бой в глубине обороны немцев, в районе высоты Сто. Рота Оскина, по прозванию Герка – горный бедняк, прикроет и поддержит батальон Щуся. Другие батальоны и роты начнут переправляться на правом фланге, чтобы создать впечатление массового наступления.

Многие не спали в эту ночь. Солдат Тетеркин, попавший в пару к Васконяну, и с тех пор таскавшийся за ним, как Санчо Панса за своим рыцарем, принес сена, уложил Ашота и сам прикорнул рядом. Мирно ворковала в ночи еще одна пара – Булдаков с сержантом Финифатьевым, встретившиеся в военном эшелоне по дороге к Волге. В ночи слышались далекие взрывы: это немцы взрывали Великий город.

Туман держался долго, помогая армии, продлевая жизнь людей почти на полдня. Как только посветлело, начался артобстрел. Взвод разведки завязал бой на правом берегу. Над головами прошли эскадрильи штурмовиков. Из дыма высыпались условные ракеты – стрелковые роты достигли правого берега, но сколько от них осталось – никто не знал. Начала

Вариант 2

Прокляты и убиты (1995) – роман Виктора Астафьева из 2-х книг: “Чертовая яма”, которая написана в 1990-1992 гг., и “Плацдарм”, созданный в 1992-1994 гг. Первая книга имеет 2 части, сюжет которых разворачивается в 21-м запасном стрелковом полку недалеко от станции Бердск с осени 1942 года по зиму 1943. Действие начинается с прибытия в тренировочную часть молодых солдат, разных по характеру и происхождению: полу-ханта Лешки Шестакова, комбайнера Васи Шевелева, старообрядца Коли Рындина, блатного арестанта Зеленцова, детдомовцев Гришки Хохлака и Фефелова, своенравного Лехи Булдакова и других. Позже в их полк прибыло пополнение из Казахстана. К новобранцам присоединились также Феликс Боярчик и Ашот Васконян. Все они попадают в одну роту после карантина под командование лейтенанта Щуся. Старшина Шпатор, служивший еще со времен царя, встречает новобранцев, среди которых большинство необразованных выходцев из дальних деревень и селений, а некоторые из них имеют проблемы с законом. Параллельно с происходящими событиями рассказываются истории довоенной жизни ребят. Сложные условия способствуют сплоченности разношерстных призывников в дружный коллектив, готовый к боевым действиям. Новобранцы преодолевают многие трудности: холод, сырость, голод, конфликты среди ребят и с командирами, между которыми также появляются противоречия. Бытовые условия в тренировочной базе напоминали тюремные. На глазах будущих солдат происходит несколько страшных событий: командир роты забивает ногами до смерти мальчишку, обессиленного от голода, расстреливают двух братьев, ушедших за едой в самоволку, судят Зеленцова. Первую роту направили в деревню Осипово для помощи местным жителям, где солдаты попали в нормальные условия с хорошей пищей. Появление молодых ребят преображает жизнь селения, завязываются любовные романы. Но вскоре солдат отправляют на фронт.

Вторая книга “Плацдарм” повествует о событиях на Днепре с сентября по октябрь 1943 года. Вначале кратко описывается путь молодых солдат, который они преодолели из Бердска до Днепра. По дороге они участвовали в боях, все главные герои остались в живых, пополнив свою команду несколькими командирами: Лахониным, Зарубиным, Мусенком и другими. Внимание привлекают и второстепенные персонажи: сержант Финифатьев, две медсестры и немецкие военнослужащие. Описываются боевые действия по форсированию и удержанию Днепра. Солдаты должны были захватить и закрепиться на Великокриницком плацдарме семь, а может и больше, дней для отвлечения внимания противника. Ситуация видится совсем по-разному непосредственными участниками, которыми являются герои и их командиры, и находящимися в безопасности по другую сторону реки политическими руководителями и маршалами. События представлены как в представлении главных героев, так и со стороны противника. Многие персонажи лишились жизни или получили тяжелые ранения на плацдарме, а судьба некоторых осталась неизвестной. Ужас боевых действий, сопутствующих множеством смертей и увечий, сопоставляется с Божьим наказанием за человеческие грехи.

Краткое содержание Прокляты и убиты Астафьев

Виктор Петрович Астафьев